Серебра в мельхиоре остались последние граммы (*).
Напоследок звенела посуда особенно звонко.
Две суровые тётки, что помнили бланк телеграммы,
Хоронили старуху, что помнила цвет «похоронки».
Если в путь отправляться куда-то, так дождь до обеда.
Провода над просёлком покинули мокрые птицы.
Гроб везли на погост в отдалённом совхозе «Победа»
Те же самые дроги, что были под Аустерлицем.
У могилы стоящие тётки крестились, молчали.
И шаги ниоткуда звучали всё ближе и чаще.
Это тени советских солдат во враждебном астрале,
Сдав посты, становились колонною за разводящей.
Таял в воздухе след не заставшего нас лихолетья.
Каждой правде найдется последний свидетель на свете.
Вот, мелькнула секунда, с нее начинается третья
И последняя серия всех «марлезонских балетов».
Что-то скрипнуло в небе – на улице новая эра.
Шить ли нам сарафаны и будут ли платья из ситца?
Трубы судного дня не ревут, выходя в стратосферу,
Значит есть ещё шанс и подумать, и остановиться.
В то, что всё обойдётся, простите, мне верится слабо.
Что нам завтра несёт? Разузнать бы заранее, вкратце!
Ведь отрезок времен, от рок-клубов до камеди-клабов -
Наш единственный миг, за который придётся держаться.
И куда повезут нас побитые временем кони?
Тут вопросы всей жизни. А я всё о старой посуде.
О каком-то давно растворившемся в воздухе звоне
Серебра в мельхиоре, которого больше не будет.
(*) -серебра в мельхиоре наверное никогда не было, но заблуждение такое было
